Драйв Астарты - Страница 17

Девушка в университетской футболке сосредоточенно наморщила лоб.

– Доктор Чинкл, я не помню, чтобы Фукуяма писал о вывозе научного капитала.

– Разумеется, не помните, потому что он об этом и не писал. Возможно, он вообще занимался только идеологическим PR неоконсерватизма, а не тем, как совместить неоконсерватизм с реалиями политэкономии и геополитики.

– А вы уверены, доктор Чинкл, что вывоз научного капитала необходим?

– При неоконсерватизме он просто неизбежен, – ответил Кватро. – Собственно, из некоторых развитых стран этот вид капитала уже вывозится.

– Но это же путь в никуда! – Выкрикнул кто-то из зала.

Математик демонстративно развел руками.

– Вероятно, вы правы. Сначала в бывшие колонии переместится перспективная прикладная наука. Потом, лет через пять, за ней естественным образом последует фундаментальная наука, и развитые страны условного Запада утратят машину для генерации научного капитала. Потом будет лет двадцать свободного падения, и…

– А вы, не заплатив ни цента, получите нашу науку! – Перебили его из зала.

– Мы бы заплатили, – с улыбкой ответил Кватро, – но ведь вы её не продаете, а выбрасываете, потому что, согласно Фукуяме, это вредная бяка. Собственно, такой алгоритм деградации империй воспроизводится со времен Древнего Египта. Некий правящий клан выводит страну в геополитические лидеры, а затем интересы клана смещаются в область стабилизации внутренней политики, и прогрессивный элемент вышвыривается из метрополии в колонии. Жители страны получают возможность наслаждаться «Старым Добрым Прошлым», а потом, естественно…

Окончание его фразы перекрыли выкрики из зала, в которых слова «Фукуяма» и «Неоконсерватизм» соседствовали с грубо-концептуальными «Fuck» и «Shit».

– Леди и джентльмены! – Укоризненно произнес Нил Сноу. – Давайте постараемся держаться в культурных рамках… Кроме того, я вижу: доктор Чинкл выразительно смотрит на часы… Действительно, мы обещали, что этот экспромт диспут займет примерно полтора часа, а прошло уже вдвое больше. К тому же, мы снова ушли от заявленного предмета обсуждения. Я имею в виду этику ученого и допустимость сотрудничества с теми или иными сомнительными политическими режимами.

– Знаете, Нил, – сказал Кватро. – Я принципиально против сакрализации науки. Эти разговоры о том, что у ученого должна быть особая ответственность за свою работу совершенно иного этического порядка, чем ответственность инженера, техника или квалифицированного рабочего – просто безосновательны. Профессиональная этика ученого относится только к его работе. А вопрос о том, с какими правительствами работать, а с какими – нет, относится к личной, а не к профессиональной этике.

– И что говорит об этом ваша личная этика, доктор Чинкл? – Спросил репортер.

– Моя этика говорит: не работай с правительствами, которые поддерживают в своих странах отвратительные порядки. Уточняю: отвратительные с моей точки зрения.

– А нельзя ли более конкретно?

– Можно, – ответил математик. – Я ни при каких условиях не работаю с исламскими правительствами. То же относится к правительствам, практикующим другие формы мистической идеократии, будь то церковный культ, культ нации или личный культ правящей персоны. И я не работаю с теми правительствами, для которых моя страна является потенциальным военно-политическим противником. Это понятно.

Репортер удивленно поднял брови.

– Но, доктор Чинкл, ведь на Соц-Тиморе есть идеократия, а вы с ними работаете.

– Да, идеократия там есть, но не мистическая, и это меняет дело. С ортодоксальным последователем библии или корана бессмысленно спорить. Его мотивации лежат в мистическом пространстве. Их обоснованность никак не проверяется материальной практикой. Мотивации коммуниста наоборот, лежат в пространства материальных предметов и действий, и направлены на достижение практических, материальных результатов. Если коммунист ошибается, то его можно переубедить, апеллируя к известным экономическим закономерностям. С коммунистами можно иметь дело.

– …Несмотря на то, что у них есть концлагеря? – Выкрикнул кто-то из зала.

– Да. Я побывал в концлагере в Маквелаб в провинции Оекуси, на побережье. Там перерабатывали подбитую военную технику, но её запасы ограничены. Надо было придумать метод перепрофилирования, и меня попросили помочь с решением этой экономико-логистической задачи. Заодно я посмотрел, как там живут. Разумеется, я обнаружил некоторые неприятные особенности. Там 8-часовой рабочий день вместо привычного для меня 6-часового, грузовые машины скрипят из-за низкого качества местной сборки, а в тунца кладут слишком много специй. А так – обычный кампус. Никакой экзотики в стиле «horror», кроме солдат на вышках. Да, кстати, солдаты и офицеры питаются из общего котла с заключенными и живут в таких же домиках. Communism as it is. Если кому-то интересно, можете съездить и посмотреть. Рядом с концлагерем есть дешевый туристический кэмпинг. Кстати, там хорошая рыбалка.

– А кто отказался работать, того расстреливают! – Выкрикнул то же голос.

– Да, – подтвердил Кватро, – Это особенность коммунизма. Там не тратят деньги работающих на содержание нарушителей, которые бездельничают из принципа.

– И вы это одобряете? – Спросил Сноу.

– Не одобряю, но и не вижу разумных аргументов против такой практики.

Нил Сноу задумчиво покивал головой.

– Не слишком ли жестко вы подчиняете простой, естественный гуманизм этой рафинированной экономической прагматике? Вернемся к самому началу нашей дискуссии. К судьбе троих европейцев, захваченных соц-тиморскими властями и обвиненных в рабовладении. Скажите: если их казнят одним из тех чудовищных способов, которые Красные кхмеры применяли в Брунее, вы и после этого будете сотрудничать с режимом Ним Гока?