– Но это же дикость! Это… Первобытный подход.
– Да, – согласилась Абине. – Но этот подход снижает угрозу для наших граждан.
– И, – спросила Арчер, – судья приказал бы убить людей, которые продали шимми?
– Да. Это его обязанность по Хартии. И не только продавцов, но и посредников, и покупателей. Но Хартия дает время на возврат по-доброму: один день и один час. Понимаешь, членов клуба «Люди Меганезии» нельзя продавать. Такие дела.
Австралийка покачала головой и снова похлопала ладонью по поплавку.
– А если в Новой Гвинее создали своих шимми и торгуют ими? Что тогда?
– У нас Фриюнион, – сообщил Каа. – Мы тоже убиваем работорговцев.
– Ладно, – сказала Дженифер, – пусть это будет, например, Германия.
– Magna Carta te fenua to ou, aita to tahi, – сказала Абинэ. – Великая Хартия для нашей страны, а не для чужих. Они не из нашего клуба. Пусть торгуют хоть друг другом.
– Вот как? И ты считаешь, что это нормально? Что вы за это никак не отвечаете?
– А ты предлагаешь за это разбомбить Берлин? – Иронично отозвался Винсмарт.
– Нет, конечно! Но, мне кажется, лучше не создавать таких пограничных ситуаций.
– Остановить прогресс, чтобы не вводить в искушение? – Съязвил он.
– Но, док Джерри! Почему обязательно надо двигать прогресс так, а не иначе?!
Джерри Винсмарт покрутил в пальцах потухшую сигару.
– Я вспомнил аксиому Дюшарма. Если внимательно смотреть на любую проблему, то увидишь самих себя как часть проблемы. Проблема вообще не в шимми, а в том, что некоторые человеческие общества принципиально не способны построить разумные отношения с говорящими гоминидами, не относящимися к человеческому роду. Ты, разумеется, можешь сказать, что когда появится значительное количество говорящих шимми, то и в Меганезии, и в Папуа это вызовет некоторые проблемы, и ты будешь права. Но эти проблемы не будут экстраординарными. Два-три частных случая станут предметом судебного разбирательства, по ним быстро вынесут простые, понятные и достаточно разумные решения, а остальное отрегулируется по аналогии. Совершенно иначе получится в странах, где политическая власть и регулирование опираются на мистические концепты библейского типа. Там шимми – это угроза для фундамента. Говорящая обезьяна! Ужас! Если «бессловесная тварь» начинает вполне осознанно говорить, то всё пропало! Становится очень сложно внушить подданным, что они не разновидность животных, а элитные творения библейского бога. А не внушив это подданным, невозможно убедить их вести биологически противоестественный образ жизни с абсурдными целями и абсурдной моралью… Что делать истеблишменту? Разумеется, уговаривать общество отказаться от той ветки прогресса, на которой появляются шимми. Но шимми это частный случай. У прогресса множество веток, несовместимых с сохранением морально-мистического фундамента власти. И когда очередная такая ветка начинает расти, некто сразу запускает в общество идею, что от данного проявления прогресса надо отказаться по этическим соображениям.
– «Некто», это кто конкретно? – Спросила Дженифер.
– А ты попробуй вспомнить, – посоветовал он, – где ты впервые прочла об ужасных этических дилеммах, порождаемых говорящими человекообразными обезьянами.
– Я отлично помню! Это была статья доктора Честера Дугала, сопредседателя нашей медицинской ассоциации. Эта статья была в журнале «Ecos». Он пишет, что пытался отговорить меганезийских медиков: Мак Лоу Линкса и Токо Саокео от эксперимента «Bonobo blab», и даже звонил вам, док Джерри, рассчитывая найти поддержку…
– Честер Дугал интересный человек, – перебил Винсмарт, – однако, у нас с ним разные представления об этике и ответственности научных работников.
Дженифер Арчер понимающе покивала головой.
– Да, конечно, доктор Дугал в какой-то мере религиозен, поэтому…
– Не в этом дело, Джени. Извини, что опять перебил, но его обычные христианские предрассудки по поводу абортов и тому подобных вещей…
– А правда ли, – в свою очередь перебила она, – что вы в разговоре процитировали диктатора Угарте Армадилло: «медик с библией – это потенциальный вредитель»?
– Отчасти правда. Я это сказал, не зная, что так говорил четверть века назад лидер меганезийского конвента. А Честер знал и с некоторым укором указал мне на это. Я ответил, что к такому банальному выводу может прийти любой мыслящий человек.
– Док, Джерри, ты считаешь, что хороший врач не может верить в бога?
– Нет, хороший врач может верить во что угодно. В библейского бога, в миллион индуистских богов или в богов Океании, Африки, Мексики – не важно. Бог не имеет значения сам по себе. Имеют значения манифесты, заявленные от имени этого бога. Блестящий хирург может спасти своими операциями сто человек. А потом принять участие в кампании против применения вирусных векторов, встраивающих в гены человека фрагмент синтеза определенного иммуноглобулина. И этот хирург может, пользуясь авторитетом, полученным за счёт ста спасенных людей, похоронить биомедицинский проект, который спас бы миллион людей от дизентерии в Африке. Арифметический итог деятельности этого хирурга: девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот убитых. Нацистских врачей – убийц вешали за гораздо меньшее.
– А вдруг эта перестройка гена окажется опасной? – Спросила Арчер.
– Нет, – ответил Винсмарт. – В июле этим препаратом вакцинированы полмиллиона конголезцев. Никаких сюрпризов, всё работает. А вот двоих коллег доктора Дугала, которые работали врачами в Верхнем Конго и агитировали против этой вакцинации, спасло от расстрела только то, что президент Адэ Нгакве тоже верит в бога.