– И все это для них черное? – Удивленно уточнил Чатур.
– Как это не парадоксально, да.
– И они культивируют ненависть ко всему этому? – Снова уточнил он.
– В каком смысле культивируют? – В свою очередь удивилась Ратри.
– В обыкновенном. Они что, проводят пятиминутки ненависти, как в романе «1984» Оруэлла или как в реальных учебных лагерях исламских боевиков?
– Н… Нет, – помедлив ответила она.
– Тогда откуда ты узнала об этой доктрине «стирания чёрного»?
– Я… Я заговорила об идеалах взаимопонимания…
Раджхош многозначительно поднял вверх свою широкую ладонь.
– Вот! Ты заговорила о некой идеологии. Видимо, о гандизме, о неоиндуизме или о гуманизме. Кто-то ответил что-то, показавшееся тебе странным. Ты стала задавать дополнительные вопросы, и ответы на них шокировали тебя до такой степени, что ты сменила тему. После этого ты не услышала ничего шокирующего.
– Откуда ты знаешь? – Изумленно спросила Ратри. – Тебе кто-то успел рассказать?
– Просто опыт, – произнес он. – Когда я увидел этих подростков, то сразу понял: это сообщество продуктивно, а значит, оно не может быть ориентировано на ненависть. Разумеется, оно достаточно радикально, потому что у него высокий креативный потенциал, направленный на окружающую реальность. Но это совсем другое дело. Невозможно создать что-то принципиально новое, не затронув основы старого. Я не слишком люблю рассуждать о таких абстракциях, но здесь они уместны.
– Я не поняла, Чатур. Объясни.
– Объясню, когда ты снимешь с меня эти дурацкие…
– Да, конечно!
Она ловкими и привычными движениями отлепила от его кожи присоски сенсоров.
– Замечательно! – Он улыбнулся. – И что говорит компьютер о моем здоровье?
– Ну, если вкратце… – Ратри посмотрела на цветную диаграмму. – …То фиксируется легкое переутомление и перевозбуждение. Я рекомендую тебе подольше поспать.
– Неплохая мысль, – сказал Раджхош. – А леди доктор не хочет порекомендовать мне прогулку с любимой женщиной на свежем воздухе?
– Хочет. Только не босиком. Мало ли что тут ползает? Надень сандалии, ладно?
– Ладно. Я надену сандалии и даже шорты, – сказал он. – Хотя по здешним правилам, человек считается достаточно одетым, если завяжет шнурок над бёдрами.
– Можно даже без шнурка, – сообщила она, – шнурок это для красоты как галстук.
В неверном свете обманчиво-яркой Луны река Вааа казалась лаково-черной, берег и кусты – пепельно-серыми, а несколько фигур туземцев – призраками. Они и двигались бесшумно, как призраки. Ратри крепко вцепилась в локоть Раджхоша.
– Чего ты опять боишься, маленькая девочка?
– Наверное, ничего, – ответила она. – Просто здесь ночью так необычно… Ты обещал объяснить что-то об отношениях принципиально нового и основ старого.
– Да. С чего бы начать?.. Пожалуй, с твоего личного наблюдения: «Белое может быть любого цвета радуги, но чёрное – всегда чёрное». Какие именно цвета ты наблюдала?
– Цвета? – Переспросила Ратри, – Это была фигура речи. Я хотела сказать, что эти подростки по уши в виртуальных мирах из своих любимых НФ-фильмов и комп-игр. Обычное дело в таком возрасте. Красные кхмеры любят сюжеты с коммунизмом по Ефремову. Девчонкам из Бирмы тоже нравится какой-то коммунизм, но у них такой странный «pidgin», что я не всё понимала. Африканцы за креативный социализм по Моррису… Кроме Лейлы, которая техно-трайбалистка по Хайнлайну, как её мама, в смысле, Пепе Кебо. Руперт Фон – анархо-синдикалист по Прудону, что понятно для меганезийца. Йи – анархо-коммунистка по Кафиеро. Она не слышала о Кафиеро, но воспроизводит его идеи. Африканцы, впрочем, тоже не слышали про Морриса.
– И никто не подрался из-за идеологических разногласий? – Спросил Раджхош.
– Нет. Мне показалось, что для них это не идеологии, а… Как объяснить?
– Не священные убеждения, а социально-технологические приемы, – подсказал он.
– Чатур! Как ты догадался, что я хотела сформулировать?!
Раджхош пожал плечами и хитро улыбнулся.
– Не буду врать, что и это мой опыт. Я об этом прочел в книжке «Страны 4-го мира: Стратегия прогрессивно-постиндустриальных военных диктатур». Автор книжки – известный меганезийский технико-политический эксперт Джой Прест. Рекомендую.
– Название довольно странное, – заметила Ратри.
– Возможно. Но оно верно отражает суть явления. Страны 4-го мира стали слишком нищими, чтобы продолжать дорогостоящую всенародную игру в священные идеи, и власть досталась тем, кто был готов это отменить. Стереть. Я не зря акцентировал внимание на отсутствии ненависти к тому, что ты назвала «чёрным». Ненависть к технически устаревшему узлу машины – это нонсенс. Такой узел просто устраняют. Эмоционально-нейтральная процедура. Например, ты делаешь из конной повозки автомобиль. Оглобли и лошадь не нужны, они только мешают, поэтому, оглобли ты спалишь в топке, а лошадь отпустишь в парк в качестве декоративного животного.
Ратри недоверчиво покачала головой и с невеселой иронией спросила:
– А человечность? Её в топку или в парк в качестве декоративного животного?
– Я сейчас выскажу не свое мнение, а мнение доктора Прест, – предупредил он.
– Это чтобы не шокировать меня ещё раз? – Уточнила она.
– В общем, да… Так вот, согласно доктору Прест, человечность выродилась. Это не обычная взаимопомощь, которая есть во всех жизнеспособных сообществах, а некий священный идол, колесница Джаггернаута, колеса которой давят конкретных живых людей во имя абстрактной идеи человечности. Поэтому человечность идет в топку.
– Допустим, – Ратри кивнула. – А что вместо человечности?