– Это просто, – ответила она, – Как ты иначе определишь, кого расстреливать?
– О, черт… Вы расстреливали всех миссионеров?
– Нет, только тех, которые не явились в комендатуру, как приказано. А тех, которые явились, отправляли на каторгу. Мы тогда думали: «У! Зачем нам, унтер-офицерам авиации, знать эти книжки?». Мы работали с воздуха. Поддерживали мото-корпус и зачищали фундаменталистов на западном берегу озера Ниаса. Какие там книжки? А получается, что пригодилось. Не тогда, так сейчас. У кардинала вопросы, а у меня – ответы из его книжки! Поэтому, ему было хорошо, и он сказал по ТV про хорошую авиакомпанию «Mixin». Хорошая реклама! Нгакве дал мне бонус двадцать золотых солидов, сверх полста договоренных, за отличную работу. Знание – сила! Да!
Гомер Симпсон почесал в затылке, подумав о нетрадиционном развороте афоризма Фрэнсиса Бэкона «Знание – сила», а мпулуанка продолжала рассказ.
– Потом мы болтали про ислам. Ему интересно было послушать про Калемиэ. Это на озере Ниика. 800 километров к югу отсюда. Город на старой границе Мпулу и Конго-Заира. В Калемиэ было четыре большие мечети, а в ночь 27-го числа месяца Рамадан, много исламистов сидит в мечетях. Даже те, которые там не сидят, все равно должны думать о своем боге, а не о ПВО. Важный обычай. Про это надо знать.
– Подожди! – перебил лейтенант, – Осенью прошлого года, во время мусульманского праздника, был обстрел мечетей в восточном Конго ракетными снарядами с нервно-паралитическим компаундом «VX», верно?
– Был обстрел, – подтвердила она, – Это очень хороший американский яд, сильный и устойчивый. Исламисты потеряли треть мобилизационного потенциала в Северном Катанга. В нашей провинции Лукуга, которая на старой границе, сразу прекратились теракты. Мы получили хорошие бонусы. Я купила ферму на озере Уква, недалеко от Макасо-Таун. Сейчас там моя мама, и старшая сестра, и их мужчины, а я приеду туда после демобилизации. Там хорошо, да! А этой весной мы забрали Северное Катанга совсем легко, потому, что та потерянная треть моб-потенциала была главная.
– Про бонус и ферму ты тоже рассказывала кардиналу? – спросил Симпсон.
Мпулуанка опять выразительно покрутила головой.
– Нет. Ты – товарищ по оружию, а он только покупатель. Зачем ему знать?
– Понятно… А что, кстати, он сказал про этот обстрел?
– Он сказал, что ООН объявила это преступлением против человечности. А я тогда сказала: «ну, и что?». А он тогда сказал: «да, действительно, ну и что?». Вот.
– Ну и что… – задумчиво повторил лейтенант, – Интересная точка зрения.
– Нормальная точка зрения, – возразила мичман-пилот, – А знаешь, Слайд, где было смешнее всего? На Реюньоне, на базе французского флота в Сен-Дени. Главный поп пожал мне лапу на прощанье, и пошел в сортир, а потом к прессе. Его уже ждали. Я сначала тоже пошла в сортир, а потом в кафе. Думала погулять часа два по Франции, пожрать, а потом лететь на риф Фантой. Это база Агентства республики Мпулу по Океанологии. 300 миль на норд-ост от Реюньона. Там была моя финишная точка.
– Первый раз слышу про такое место, – заметил Симпсон.
– Оно не очень известное, – согласилась Мбиби, – Такая морская платформа на рифе. Ничего особенного. Вот. Я гуляю по Франции. Иду мимо кафе, а там моряки. И мне кричат: «Девушка, можно угостить вас кофе?». Я говорю: «Нельзя! Сначала – стейк средней прожарки, а уж потом кофе и десерт». Я люблю жрать на халяву. Вкуснее получается. А потом кто-то меня узнал и говорит: «Эй! Эта девчонка воевала за наш Майотте, её показывали по TV!». Уауа! Сюрприз! Оказывается, французы смотрели репортажи «Mpulu Tira». Притащили пунш. Мне перед полетом не положено, но…
Американский лейтенант понимающе кивнул и договорил:
– …Но если на халяву…
– Вот-вот! И всего одну порцию. А пока я пила пунш, они меня раскрутили, чтобы я рассказала про войну в проливе, и про их подводную лодку, которая потопила три оманских корабля: авианосец, ракетный крейсер, и вспомогательный корабль. Я им объяснила: торпедную атаку их субмарины U-215A я видела только в трансляции с нашего дрона. Для нас это был сигнал. Как бабах – так мы сразу вылетаем и гасим остальные оманские корабли, которые остаются без ПВО. Как мы их гасили, это я рассказала в цветах и красках. И про то, как мы заколбасили коморских исламистов. Короче, классно, да! Французские моряки веселятся, но жалеют, что их не позвали пострелять. Хотя, чего жалеть? Война такое дело, что не вдруг поймешь, где лучше оказаться. По-разному бывает. Ну… Слайд, ты понимаешь?
Американец снова кивнул.
– Да. Не надо лезть в герои. Как говорят в Сайберии: «Не торопись, а то успеешь».
– Уауа! Точно! – Мбиби хлопнула его ладонью по колену и продолжила, – Короче, французы веселятся, и только один – грустный, и чем дальше, тем сильнее. Я его спрашиваю: «Эй-эй, друг, что у тебя случилось?». А он отвечает: «Я тебя слушаю и думаю: меня бы ты тоже так расстреляла из трещотки на бреющем полете?». Я не врубаюсь: «Это почему?». А он говорит: «Потому, что я мусульманин. Меня зовут Ибрагим». Слайд, ты понимаешь? Жопа, да! Я подумала: он прикалывается. Как во французском военном флоте может быть мусульманин?
– Во Франции каждый десятый житель – мусульманин, – заметил Симпсон.
– Я знаю, – она кивнула, – Но я думала: мусульмане там грузчики на стройке, или на маркете, или ещё что-то такое. А тут военный флот. Потом мне сказали: нет, он не прикалывается, он матрос-бревет Ибрагим Габрит, мусульманин из Марселя. И так получается, что мне опять надо отмазываться. У-у-у!!!
– И как ты сползала с этой елки? – поинтересовался лейтенант.