– Никаких обид! – Клейн выразительно поднял открытые ладони. – У канаков железное правило: если покупателя не устраивает товар, то продавец с ним не спорит, а только предлагает чашечку кофе с десертом. Как вы на это смотрите? Вот там есть кафе…
Кафе типа «шведский стол – автомат» под четырьмя древовидными папоротниками, игравшими роль солнцезащитного зонтика – это было то, что надо. Лианелла немного расстроилась из-за несостоявшейся покупки «летучего ушастого смайлика», но быстро восстановила позитивное настроение благодаря огромному блюду пены из кокосового молока с гуаявой. Кофе здесь был так себе, но как приложение к десерту годился. При наличии интересной темы разговора претензии к качеству кофе вообще забывались…
…Доминика Лескамп побарабанила пальцами по столу и кивнула.
– Ладно. Я расскажу о проекте экспедиции к Эпсилон Индейца, но я сразу говорю: это персональная тематика Гастона Дюги, а не группы «Каравелла». Гастон выбил под эту странную тему отдельное финансирование CNES для команды своих аспирантов.
– Доминика, – спросил Хаген, – а где сейчас граница между CNES и ESA?
– Трудно сказать. Видишь ли, ESA, как космическое агентство Евросоюза, де-факто развалилось, но никто не хочет это признавать публично. В каждой из 18 европейских стран, формально входящих в ESA, есть свой кусок, возглавляемый формально вице-президентом ESA от данной страны. Французский кусок ESA занимается проектами с участием Канады, Японии, а теперь ещё Меганезии и Рима.
– Рима в смысле космического агентства Италии? – Уточнила Люси.
– Нет, – Доминика покачала головой, – Рима в смысле Ватикана и Папской академии.
– А-а… – Произнес Хаген.
– Попы теперь всюду лезут, – пробурчала Лианелла.
– Цветочек, давай не будем трогать религию, – инженер-астронавт потрепала дочку по макушке, взъерошив и так не слишком строго причесанную короткую стрижку. – Мы обсуждаем проект «Рапира», строго национальный, в рамках CNES. Речь идет о некой потенциально возможной экспедиции к звезде Эпсилон Индейца, которая находится в двенадцати световых годах от нас. Теоретически возможный и в общих чертах даже рассчитанный термоядерный плазменный двигатель может обеспечить скорость около девяти десятых скорости света. Это означает, что по часам космодрома перелет займет тринадцать и одну треть года, а по корабельным часам с учетом известной формулы Лоренца – шесть лет. Я сейчас говорю о теории, разумеется. А практика…
Инженер-астронавт вздохнула и скрестила указательные пальцы.
– Вообще безнадежно? – Спросила Люси, – а как же «проект Дедал»?
– Ох уж этот «проект Дедал» 1977-го года, – Доминика вздохнула, – один из множества идефиксов Британского межпланетного общества.
– Ну, не знаю… – Хаген почесал в затылке. – В 1939-м, когда это общество рассчитало полет к Луне, скептики тоже говорили «идефикс», а через 30 лет «Apollo-11»…
– Это не аргумент, – сказала она. – Из того, что Жак-Простак сумел поймать кролика не следует, что он сможет поймать слона.
– Мама! – встряла Лианелла. – Ты же спорила с Гастоном, и он теоретически доказал…
– Теоретически, моя маленькая, – ответила Доминика. – Теория отличается от практики большим числом пренебрежений и условностей. Если взять сорок условных людей и отправить на условной «Рапире» через условный космос к условной звезде Эпсилон Индейца, пренебрегая кумулятивным эффектом радиации, влияющей на корабль и на экипаж, психологической нагрузкой, тоже влияющей на экипаж, и ещё сотней разных факторов, то через шесть условных лет они условно долетят до цели.
– По ходу, – возразила Люси, – в космосе не так много радиации.
– Да, – инженер-астронавт кивнула, – если лететь с обычной скоростью, то радиацию нетрудно экранировать. Но при релятивистских скоростях все встречные частицы и встречное излучение становится жесткой радиацией. Добавим излучение от самого двигателя. По расчетам экраны из бериллия выдержат, но… Даже если все так, если «Рапира» долетит до своей цели и экипаж останется живым, здоровым и психически адекватным, то что? Я такая добрая, что готова допустить идеальный вариант: одна из известных внутренних планет Эпсилон Индейца похожи на Землю. Там есть вода и кислород, там комфортная температура и давление. Никаких проблем. Ну, а дальше?
– В смысле? – спросил Хаген.
– В прямом смысле. Что будут делать сорок современных людей на этой планете? Я оговорюсь: я, конечно, отметаю вариант, что там есть флора и фауна, биологически совместимая с земной, и добрые туземцы. Это к сказочникам. Я говорю о планете, на которой приемлемые физико-химические условия и, возможно, что-то живое с другой биохимией. Итак: что будут делать сорок астронавтам на планете, где они застряли навсегда? У них с собой около ста тонн современной техники – это максимум. Она прослужит десяток-другой лет, и finite. Добро пожаловать в каменный век.
Лианелла быстро вытерла салфеткой нижнюю часть лица, заляпанную кокосовой фруктовой пеной, и возмущенно вмешалась:
– Но, мама! Через десяток-другой лет наверняка будет ещё экспедиция!
– Зачем? – Лаконично спросила Доминика.
– Как зачем?! Не бросать же людей!
– Дочка, если это единственное обоснование для второй экспедиции, то лучше не отправлять ту, первую экспедицию, чем регулярно тратить несколько миллиардов долларов на поддержание группы робинзонов на звездном необитаемом острове.
– Можно, я влезу? – Спросил Хаген, – По ходу, этим астронавтам нужны нешгайские технологии, и все классно! Сто тонн семечек, из которых вырастают разные машины. Астронавты технологически обеспечены и спокойно живут, размножаются, и, типа, хабитируют эту планету. Лет через сто они могут вырастить детали для звездолета и метнуться дальше. Что там из приличных звезд ближе всего к Эпсилон Индейца?