Драйв Астарты - Страница 358

358

Выходцы из «Страны утренней свежести» оказались практичными ребятами.

– Я думаю: хорошо, – констатировал Понг, когда все трофеи были разложены в неком функциональном порядке. – Бен, как ты думаешь: хорошо?

– Нормально для условий военного лагеря, – ответил лейтенант Бенитес (оба корейца с первой же секунды знакомства стали называть его просто «Бен»), – …но, по-моему, в комплекте не хватает аптечки.

– Аптечки нет, – задумчиво согласился Чанг. – Лайка, а на Минамитори есть аптечки?

– Должны быть, как же иначе, – ответила Есано Балалайка.

– А их можно там купить или поменять на что-нибудь?

– Купить точно можно, – сказала она, – а поменять… Фиг знает.

– У нас есть бидон соджу, – доверительно сообщил Понг, – правда, она не из риса, а из морской капусты, но хорошая, крепкая. И самогонный аппарат мы тоже взяли с собой, вдруг пригодится? Настоящий глиняный сул-чуюсо. Жалко было его оставлять.

– Мы уезжали с Ткодо последними, – пояснил Чанг. – Кто-то должен был расписаться в журнале охраны, что вся верфь Ткодо эвакуировалась. А мы все равно задерживались, потому, что нам было поручено заехать по дороге на остров Йонагуни за тайваньскими морскими утками, а этих уток туда привезли только вчера.

– Охранники были знакомые, – добавил Понг. – Мы им налили котелок соджу, и они не стали досматривать наши вещмешки. Мы ещё много хороших вещей оттуда вынесли.

– Хорошо, когда есть друзья, – подвел черту Чанг.

Лейтенант Бенитес утвердительно кивнул.

– Это точно. А что такое «тайваньские морские утки»?

– Они там, – сообщил Понг и постучал каблуком по металлическому полу, – в трюме. Такие утки. Генетически инженерные. Живут на рифах. Едят все. Растут быстро. И вкусные. Мы ещё не пробовали, но так говорят. Тайваньцы вывели морских уток из папуасской гигантской дикой болотной утки, которая называется «птица Бэ». Там, в Папуа, эти дикие утки, как динозавры из кино. Мы не видели, но так говорят.

– У нас в трюме пятьсот птенцов, – уточнил Чанг. – Они ещё маленькие, но жрут ужас сколько. Каждые три часа надо высыпать им в кормушки мешок кукурузы.

– Срут тоже ужас сколько, – педантично добавил Понг, – весь трюм, на хер, засрали.

– Это закон природы, – заметил Бенитес. – У меня дядя работает на ферме на острове Молокаи. Там убирают дважды в день, но если штиль, то там так воняет, что хоть респиратор надевай. В животноводстве от говна никуда не денешься.

– А где такой остров? – Спросил Чанг.

– На Гавайях. Чуть восточнее Оаху и на сто миль юго-западнее Биг-Гавай.

Понг окинул внимательным взглядом японско-латиноамериканскую (явно не белую) физиономию Феликса Тринидада Бенитеса, и поинтересовался:

– А на Гавайях тоже все цветные – рабы, или это только в самой Америке?

– Это было в Америке, в южных штатах, почти двести лет назад, – спокойно ответил лейтенант. – После гражданской войны, в 1865-м рабство у нас запрещено везде, а за расовую дискриминацию можно запросто угодить в тюрьму.

– А ку-клукс-клан? – Спросил Чанг.

– Он нелегально существует до сих пор, – честно признался Бенитес, – …в тех штатах, которые были в антиамериканской конфедерации во время гражданской войны. Это примерно как неонацисты в Европе. Они возникают, как только какие-нибудь дураки-политиканы заиграются в толерантность и… В общем, это запутанная фигня.

– Везде какая-нибудь фигня, – философски заметил Понг.

И, как по волшебству, началась фигня. Только что небо было совершенно чистым, но внезапно на нем возникла буро-зеленая точка, стремительно разрослась в треугольную кляксу, а затем в нечто, похожее на сумасшедший заплесневелый пирожок размером с небольшой школьный автобус. ещё миг и пирожок с резким вибрирующим свистом промелькнул над экранопланом-плашкоутом на высоте 5-этажного дома, после чего умчался, сжавшись сначала до кляксы, потом – до точки, и исчез в лазури неба.

– Это нези, – авторитетно пояснила корейскому экипажу Есано Балалайка. – Океанский магистральный патруль. Чем-то мы им подозрительны.

– Модель «Moon-Cat», – добавил Бенитес. – Легкий ударный суперсоник. Такие иногда заходят к нам в гости на Гуам, в Апра-Харбор. Они слабее наших FAB-55 «Sea Stealth Navaho» по критерию в четыре с лишним раза, но, блин, дешевле почти в сто раз.

– Что значит, в четыре раза слабее? – Спросил Чанг.

– Ну… – Бенитес почесал в затылке. – Есть такой специальный тактический критерий в компьютере. Туда подставляешь ТТХ боевого самолета и получаешь цифру. У нашего «Navaho» – 89 баллов, а у их «Moon-Cat» – 22 балла. А что это практически значит…

Лейтенант замолчал и красноречиво поднял взгляд вверх, давая понять, что ответ на вопрос о смысле суммы баллов тактического критерия лежит где-то около вершины американского финансово-промышленного и военно-политического Олимпа.

– А я вот не понимаю, – пробурчал Понг. – В нашей войне Меганезия за кого?

– За свой кошелек, – тут же отозвалась Балалайка, – у нези четкий принцип: война это бизнес, и на ней надо делать деньги.

– Капиталисты, – заметил Чанг, – в любой буржуазной стране наживаются на войнах.

– Ты не врубился, – сказала она. – В Меганезии есть закон: если правительство хочет воевать, то пишет в суд бумагу-гарантию, что все граждане наживут не менее, чем по столько-то денег. Потом воюют, и если денег получилось больше, то правительству выписывают премию, если меньше, то выгоняют, а если ушли в минус, то сажают в тюрьму или вообще расстреливают.

– Все граждане?! – Изумленно переспросил он.

– Ну! – Балалайка кивнула. – В этом весь смысл. Потому и истребители дешевые.

358